Неточные совпадения
Я воспеваю свободу, когда моя эпоха ее ненавидит, я не люблю
государства и имею религиозно-анархическую тенденцию, когда эпоха обоготворяет
государство, я крайний персоналист, когда эпоха коллективистична и отрицает достоинство и ценность личности, я не люблю войны и
военных, когда эпоха живет пафосом войны, я люблю философскую мысль, когда эпоха к ней равнодушна, я ценю аристократическую культуру, когда эпоха ее низвергает, наконец, я исповедую эсхатологическое христианство, когда эпоха признает лишь христианство традиционно-бытовое.
Как объяснить, с точки зрения славянофильской философии русской истории, возникновение огромной империи
военного типа и гипертрофии
государства на счет свободной народной жизни?
Государству необходима
военная оборона, необходим бюджет, а народ ничего этого не понимает.
Была горькая година в жизни России, — година, во время которой шла речь о ее значении в сонме европейских
государств и подвергалась сомнению ее
военная слава.
Но не соображения о том, насколько нужно и полезно для людей то
государство, которое они призываются поддерживать своим участием в
военной службе, еще менее соображения о выгодах и невыгодах для каждого его подчинения или неподчинения требованиям правительства решают вопрос о необходимости существования или уничтожения
государства.
Но что делать с людьми, которые не проповедуют ни революции, ни каких-либо особенных религиозных догматов, а только потому, что они не желают делать никому зла, отказываются от присяги, уплаты податей, участия в суде, от
военной службы, от таких обязанностей, на которых зиждется всё устройство
государства?
Одно состояние, нажитое торговлей предметами, необходимыми для народа или развращающими народ, или биржевыми операциями, или приобретением дешевых земель, которые потом дорожают от нужды народной, или устройством заводов, губящих здоровье и жизни людей, или посредством гражданской или
военной службы
государству, или какими-либо делами, потворствующими соблазнам людей, — состояние, приобретаемое такими делами не только с разрешения, но с одобрения руководителей общества, скрашенное при этом показною благотворительностью, без сравнения более развращает людей, чем миллионы краж, мошенничеств, грабежей, совершенных вне признанных законом форм и подвергающихся уголовному преследованию.
Так это сказано в русском
военном уставе и точно то же, хотя и другими словами, сказано во всех
военных уставах, как оно и не может быть иначе, потому что в сущности на этом обмане освобождения людей от повиновения богу или своей совести и замене этого повиновения повиновением случайному начальнику основано всё могущество войска и
государства.
«Однако все-таки можно допустить, что обмен взглядов между заинтересованными народами поможет в известной степени международному соглашению и сделает возможным значительное уменьшение
военных расходов, давящих теперь европейские народы в ущерб разрешению социальных вопросов, необходимость которого чувствуется каждым
государством отдельно под угрозой вызвать внутреннюю войну усилиями предотвратить внешнюю.
Или живет правитель или какой бы то ни было гражданский, духовный,
военный слуга
государства, служащий для того, чтобы удовлетворить свое честолюбие или властолюбие, или, что чаще всего бывает, для того только, чтобы получить собираемое с изнуренного, измученного работой народа жалованье (подати, от кого бы ни шли, всегда идут с труда, т. е. с рабочего народа), и если он, что очень редко бывает, еще прямо не крадет государственные деньги непривычным способом, то считает себя и считается другими, подобными ему, полезнейшим и добродетельнейшим членом общества.
Ты говоришь, что ты делаешь эти жестокие дела потому, что ты чувствуешь себя человеком общества,
государства, обязанным служить ему и исполнять его законы, землевладельцем, судьей, императором,
военным.
«Для исполнения полезных таких намерений мы паче всего старались о том, чтобы
военный наш штат, яко подпору и ограду
государства нашего, как возможно наилучше учредить, дабы армии наши составлялись из людей, знающих воинские дела и хранящих добрый порядок и дисциплин…» (см. Туманского, Записки, ч. II, стр. 186–190).
— Vous autres, gens de l'epee et de robe Вы, люди
военные и чиновники., — обыкновенно выражался Мангушев, — вы должны администрировать, заботиться о казне, защищать
государство от внешних врагов… que sais-je! Nous autres, chatelains, nous devons rester a notre poste! и прочее! Мы, помещики, должны оставаться на нашем посту! Мы должны наблюдать, чтоб здесь, на местах, взошли эти семена… Одним словом, чтоб эти краеугольные камни… vous concevez? понимаете?
«Монахи» не хотели ни убивать людей, ни обворовывать
государства и потому, может быть по неопытности, сочли для себя невозможною инженерную и
военную карьеру и решили удалиться от нее, несмотря на то, что она могла им очень улыбаться, при их хороших родственных связях и при особенном внимании императора Николая Павловича к Брянчанинову.
Далее Воронцов замечает, что злоупотребления эти «сделались общими и не по одной
военной, но по всем частям
государства распространялись» (стр. 99), и при этом делает следующее примечание, очень характеристическое...
Но обязательность
военной службы для дворян была постоянно признаваема в Московском
государстве; разница только в том, что войска регулярного не было, а следовательно, и служба была не регулярна.
Говорить здесь любили о материях важных, и один раз тут при мне шла замечательная речь о министрах и царедворцах, причем все тогдашние вельможи были подвергаемы очень строгой критике; но вдруг усилием одного из иереев был выдвинут и высокопревознесен Николай Семенович Мордвинов, который «один из всех» не взял денег жидов и настоял на призыве евреев к
военной службе, наравне со всеми прочими податными людьми в русском
государстве.
Удивительно вспомнить, как люди, бывало, с особенною серьезностью внушали, что «Россия
государство не торговое и не земледельческое, а
военное и призвание его быть грозою света»…
Государства Европы накопили долг в 130 миллиардов. Из этих 130 около 110 сделано в последние сто лет. Весь огромный долг этот сделан только для расходов на войне. Европейские
государства держат в мирное время в войске более 4 миллионов людей и могут довести это число до 19 миллионов в
военное время. Две трети дохода всех
государств идут на проценты с долга и на содержание армий сухопутных и морских. Всё это сделано
государствами. Не будь
государств, ничего бы этого не было.
Мало и этого: человеку этому в одних, в большинстве
государств, велят, как только он войдет в возраст, поступать на несколько лет в
военное самое жестокое рабство и идти воевать; в других же
государствах: в Англии и Америке, он должен нанимать людей для этого же дела.
Если и может христианин в минуту забвения больше желать успеха своему
государству или народу, то не может уже он в спокойную минуту отдаваться этому суеверию, не может уже участвовать ни в каких тех делах, которые основаны на различии
государств — ни в таможнях и сборах пошлин, ни в приготовлении снарядов или оружия, ни в какой-либо деятельности для вооружения, ни в
военной службе, ни, тем более, в самой войне с другими народами.
То, что представлялось прежде хорошим и высоким — любовь к отечеству, к своему народу, к своему
государству, служение им в ущерб благу других людей,
военные подвиги, — всё это представляется христианину уже не высоким и прекрасным, а, напротив, низким и дурным.
Все правительства цивилизованных
государств согласились преследовать эту торговлю, и, в силу международной конвенции, Англия, Франция и Северо-Американские штаты обязались высылать крейсера в подозрительные места для поимки негропромышленников. Кроме того, каждое
военное судно держав, подписавших конвенцию, имело полное право задерживать подобные суда и отводить их в ближайшие порты. С пойманными расправлялись коротко: капитана и помощников вешали, а матросов приговаривали к каторжным работам.
Власть
государства всегда окружена символами войны, войсками, знаменами и орденами,
военной музыкой.
В сущности стиль
государства есть стиль
военный, а не штатский.
Человек, отличающийся
военной храбростью, может проявлять самую постыдную гражданскую и моральную трусость И именно тоталитарные
государства, которые стремятся к могуществу и требуют
военной храбрости, не допускают моральной и гражданской храбрости и воспитывают трусов-рабов.
Суверенитет
государства, национализм, капитализм, создающий предметы
военной промышленности, неотвратимо ведут к войнам.
Но война и
военный дух, отвердевший и оформленный в
государстве, порождают другое явление, абсолютно неблагородное и низкое, не имеющее даже относительных оправданий, не предполагающее никакого благородства, мужественного характера, никакого обнаружения чувства чести.
Государство порождает войны, держится
военной силой и не хочет знать высшего нравственного трибунала, предупреждающего войны.
Начитанные люди с патриотическою гордостью повторяли фразу, что «Россия —
государство военное», и
военные люди были в большой моде и пользовались этим не всегда великодушно.
Совет обязан был приискать средства к удобнейшему и скорейшему формированию войска и начертать план
военных действий на случай войны с теми
государствами, от которых ее можно было по разным обстоятельствам ожидать.
Выходка Волынского предвещала грозу. Девятый вал набегал в душе его. Он вошел в залу, но, увидав за собой Миниха, остановился, чтобы дать ему дорогу. Этого
военного царедворца уважал он, как героя, пожавшего еще недавно для России завидные лавры, как умного, истинно полезного
государству человека и как сильного, честолюбивого соперника Бирона, уже раз восставшего против него и вперед неизбежного. Только Миних и Волынской могли попасть в любимцы к государыне; Остермана она только всегда уважала.
— Уважаю, боюсь даже Карла, героя, победителя, с его голубыми глазами, блистающими умом
военным, которого у него никто не отнимает; но люблю Алексеевича, зандамского плотника, солдата в своей потешной роте, путешественника, собирающего отвсюду познания, чтобы обогатить ими свое
государство; люблю его, несмотря, что он неприятель моего короля…
Под личиною общей благодарности за избавление от порабощения, она с завистью смотрела на наше главенство, и поэтому все
государства взглянули на учреждение
военных поселений по новой системе, как на желание России сделаться еще сильнее.
Многочисленные и трудные занятия по управлению обширным краем и
военными силами
государства не препятствовали Григорию Александровичу следить, кроме того, за ходом европейской политики.
В начале царствования Александра I, Аракчеев не занимал никакого особенно важного поста и, оставаясь начальником всей артиллерии, не имел еще тогда видимого влияния на политические и внутренние дела
государства, но вскоре новый император также приблизил его к себе, назначил на пост
военного министра, который Аракчеев занимал, однако, недолго и, отказавшись сам, был назначен генерал-инспектором всей пехоты.
Не запрещена ли тут присяга, та самая присяга, без которой невозможно разделение людей на
государства, без которой невозможно
военное сословие?
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность
государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов
военных, увеличивается или уменьшается политическая сила
государств и народов.
Я представил себе, что вместо тех народных ненавистей, которые под видом любви к отечеству внушаются нам, вместо тех восхвалений убийства — войн, которые с детства представляются нам как самые доблестные поступки, я представил себе, что нам внушается ужас и презрение ко всем тем деятельностям — государственным, дипломатическим,
военным, которые служат разделению людей, что нам внушается то, что признание каких бы то ни было
государств, особенных законов, границ, земель, есть признак самого дикого невежества, что воевать, т. е. убивать чужих, незнакомых людей без всякого повода есть самое ужасное злодейство, до которого может дойти только заблудший и развращенный человек, упавший до степени животного.
Я не могу участвовать во всех тех делах, которые основаны на различии
государств — ни в таможнях или сборах пошлин, ни в приготовлении снарядов или оружия, ни в какой-либо деятельности для вооружения, ни в
военной службе, ни тем более в самой войне с другими народами, и не могу содействовать людям, чтобы они делали это.
То, что мне представлялось хорошим и высоким, — любовь к отечеству, к своему народу, к своему
государству, служение им в ущерб блага других людей,
военные подвиги людей — всё это мне показалось отвратительным и жалким.